Все отведенные семь уроков кончились примерно с половину часа назад, позволяя юным послушницам разбежаться по своим кельям в поисках занятий поинтереснее, преподавателям - расслабиться и перестать думать о более успешных методах воспитания в первых высоконравственных принципов.
Правда, кое-кто об этом не думал вообще.
Э-эх, чтоб этот договор!.. - мельком оглянувшись проверить, нет ли вокруг кого, Марианна прижалась к гладкой стене коридора и сладко потянулась. Знала бы она раньше, что наряду с Толстыми и де Бальзаками ей придется декламировать перед ученицами Лоргуса и прочую церковную литературу (в коей она ранее совершенно не разбиралась), стала бы преподавать историю. В ней она в свое время преуспевала ничуть не хуже вместе с алгеброй и иностранными языками. Последние, кстати, дались сами по себе: постоянные подсчеты финансов и путешествия по всему миру сделали свое дело.
Планируя поскорее уже прибыть в свою комнату и выудить из-под матраца любимый ноутбук, Барнхельм поправила мягкую ткань покрова на собранных в строгую прическу длинных волосах и повернула в сторону восточного крыла. За несколькими дверьми, попадающимися по пути, еще слышен был неясный шум - видимо, не все уже преподаватели решили последовать примеру "литераторши".
Собираясь уже зайти за поворот, отделяющий ее от жилого корпуса, девушка прислушалась к неожиданно уловленному слухом звуку. Фортепьяно? Помнится, монахиня, прививающая девицам любовь к музыке, обмолвилась утром, что у нее сегодня всего шесть уроков. Быть может, забыла что-то?
Помедлив, Марианна подошла к двери музыкального класса и коснулась ручки. Губы скривились в ухмылке: ну нет, не может эта смиренная монашка играть такую веселую, чуть ли не заставляющую пританцовывать мелодию! Англичанка осторожно потянула за ручку и узрела совершенно очаровательную картину: распущенные волосы струились по плечам, скрытыми тканью рубашки, на стройных ножках переливались блики света, проникающего из окна сквозь чуть колышущиеся занавески.
Как нехорошо, - чуть ли не пропела довольно Марианна. Играла темноволосая девушка прекрасно, отдаваясь делу явно всей душой, этого Барнхельм не признать не могла. Но такое поведение плюс неподобающая одежда сулили внушительный выговор. Как это мило. - Ну-с, интересно, когда меня заметят?

Ну надо же, меня проигнорировали, - прикрыв за собой дверь поплотнее, Марианна облокотилась о косяк и скрестила на груди руки. Склонив голову, она продолжила слушать и впитывать в себя каждый живой, наполняющий сердце яркими красками звук, выскальзывающий из-под тонких пальцев девушки. Будь Барнхельм чуть менее скептична, она испытала бы сейчас трепетное удовольствие и восхищение от вида человека, настолько переплетенного струнами своей души с творимым им искусством.
Искусство - высшая степень мастерства.
Определение, мелькнувшее в голове, безнадежно ломалось под вдохновением девушки прямо на глазах Марианны. Не может это быть мастерством, слишком юна исполнительница для этого одновременно холодного и манящего слова. Так что же?
Дар Божий, - отвлекаясь от мелодии, хохотнула про себя преподавательница. Да, именно так должна она была ответить с самого начала. Она же послушная мона-а-шка. - Ха-ха-ха. Ладно, пора завязывать: или валить отсюда, пусть ее кто-то другой застукивает, или обломать самой.
Колебалась Марианна недолго и, нацепив на физиономию миролюбивое выражение, она тихо прошла вглубь помещения и опустилась на неудобный деревянный стульчик недалеко от инструмента так, что краем глаза ее легко можно было заметить.
Сейчас и посмотрим на твое удивленное личико, - по профилю девушки можно было судить, что по красоте оно вполне соответствует телу. Марианна задумалась. На ее памяти почти все послушницы были вполне милы. Не монастырь, а модельное агентство. Этакий обманчиво невинный рассадничек соблазна.
Кинув мимолетный взгляд на окно, Марианна тут же уловила свое отражение на стекле и победно усмехнулась. Как бы не был хорош рассадник, ни одна изящная роза не сравнится с нею.
Да, с самооценкой у Барнхельм никогда не было проблем.

Девушка, дав понять брошенным взглядом, что монахиню заметила, демонстративно продолжила играть. Вон оно, значит, как. А это уже начинало казаться интересным...
Еще одна, - с удовольствием думала Марианна. - Строптивая, непослушная. О, как же вас много тут таких, и все бунтуют, бунтуют, пытаются доказать и показать, что отношения к аббатству никакого не имеют. Неоригинально, душа моя.
На губах светловолосой преподавательницы появилась легкая улыбка. Наказывать девицу уже не хотелось: любопытство, почти неосязаемое восхищение от ее великолепной игры тут же померкли рядом с ее такой обычной, ожидаемой реакцией. Делать выговор таким особам было уже скучно - действия этих воплощений гордости и прочей ерунды можно прочесть как продуманный сценарий.
О! Знакомое вступление. Пробывшая в монастыре уже год Марианна не могла его не узнать.
Радуйся, мол, Мария - не только зажигательные мелодии играть могу. Еще одно показательное выступление. Только вот совершенно для неподходящей публики.
Потеряв совсем всякий интерес, Марианна подумывала уже встать и молча уйти. Но вежливость - вежливость Анны-Марии, примерной монахини - не давала ей сделать этого, тем более посреди исполнения такой значимой для все той же монахини молитвы. Голос девушки не чаровал более, превратившись в обыденный звук наравне с казавшейся прекрасной игрой.
Вот и все? Конец выступления?
Покоящиеся на коленях руки наконец оторвались от них и лениво похлопали. Спасибо, развлекла, хотя и обломала кое в чем. Неважно.
Можно и уходить.

Продолжившая доказывать правоту Марианны девушка тоже молчала, стягивая с себя непотребные вещи и облачаясь в обычное платье послушницы.
М-да, я бы тоже не отказалась сейчас в коротеньких шортах пощеголять, - Марианна задумчиво смотрела на беззастенчивый стриптиз "музыкантши". В мысли закрадывалось нехорошее подозрение, что все-таки эта девчонка от всех остальных оскорбленных жизнью невольных послушниц отличается. К примеру, на правила если они и откровенно плевали, то перед преподавателями раздеться определенно побоялись бы. Или, быть может, у них просто не было возможности.
Вот что тебя беспокоит, дорогуша, - ехидно протянула Барнхельм сама себе. - Раздетые послушницы, а?
Не сами раздетые послушницы, а их готовность раздеться. Вот, так будет лучше. Полное пренебрежение правилами, безразличие, что и кто о тебе подумает. Высшая ступень пофигизма, хоть и основанная лишь желанием показать ее. С представительницей подобной ступени Марианна могла бы позволить себе раскрыться и не быть в своей неприязни к этому месту одинокой, наконец разделить с кем-то свои настоящие мысли и не бояться, что ее выдадут.
Так, стоп. Хватит уже делать поспешные выводы. Раскисла, черт возьми, - хмурясь непостоянству своих мыслей, Марианна поднялась наконец с неудобного стула и поправила завернувшийся воротничок платья темноволосой красавицы, мягко касаясь ее шеи холодными пальцами.

Надо же, с первым словом нас. Я наконец удостоена аудиенции?
Так самокритично, - руки, повинуясь словам ученицы, коснулись ее узкой спины. Придерживая тонкую светло-синюю ткань, Марианна потянула за застежку молнии, все так же щекочуще-дразняще скользя по нежной коже кончиками пальцев. Возникла шаловливая мысль потянуть ее в противоположную сторону, но она тут же оборвалась с еле слышным щелчком: хороша молния, сама не расстегнется. - Где ж ты блуждала, овечка моя?
Марианна доброй не была определенно. За отбив от стада могла пустить на котлетки.
А овечка явно была замаскированным волком. Один-один.
- Если подобной порочности овечки требует ее прекрасный талант, то пастырь просто обязан закрывать на нее глаза, - реверанс в сторону игры на фортепьяно. Мягкий голос без намека на укоризну, такое же благодушное выражение лица. Только смотреть приходилось снизу вверх - девушка оказалась выше.
- Я сестра Анна-Мария, преподаю в нашей школе в аббатстве литературу. Буду счастлива поскорее увидеть столь очаровательную послушницу на уроке.
Еще бы. Еще один претендент на завал предстоящей вскоре контрольной. Вообще претендентами были все ученицы, несмотря на совершенство знаний ими программы. Своенравная преподавательница могла исказить любой ответ - если он, естественно, был по требованию дан развернутым - далеко не в их пользу, да еще и суметь убедить в их неправоте других монахинь на случай претензий.
Вот так, повести себя, словно ничего и не произошло. Когда первое слово было уже сказано, интерес к девушке возрос с новой силой.

Отредактировано Marianne Barnhelm (2010-06-12 00:57:46)